Мне было 12, когда мы с родителями отправились в путешествие вместе в последний раз. Не считая редких выездов за продуктами, исключительных праздников да родственичьих пиров, нас больше нельзя было нигде застать вместе. У папы была тогда черная как смоль легковушка, или серая, уже не вспомнить. Я сидела на переднем сиденье, рядом с папой, пытаясь подобрать наименее нудную композицию с диска Дмитрия Маликова, мама с тюками ехала сзади. Дорога около двух с половиной часов до странного вида поселения, где нам предстояло провести то счастливейшее время, давалась мне с трудом, особенно учитывая скудный музыкальный выбор. Да и путь наш собственно лежал не в само поселение, а в пролесок за ним, где затерявшись среди девственных крон, белел одинокий каменный корпус полу-санатория полу-лечебницы. Ах, это место до сих пор стоит в моей памяти! Длинное трехэтажное здание с высокими окнами, залитые солнцем плиты на косогоре, на которых словно компьютерные кабеля, грелись разного вида змеи (ага, такие дела.), длинная лестница терялась во тьме леса, оглушительная трещотка насекомых, божьи коровки, облепившие окно в нашей комнатушке, от них шла нестерпимая вонь, таинственный главврач, смахивающий на графа Носферату, тепло парафина, завернутого в тряпицы, выложенного мне на спине, покалывание дерсонвальсокого лазера… Да да, единственным развлечением там были всевозможные лечебные процедуры, которые я от нечего делать наделяла просто сакральным смыслом. О, вот мы спускаемся в подвалы, где прелый горячий пар мешает вдохнуть, взрослые и дети, с полотенцами в подмышках, стоят в нестройной очереди, хвост которой скрывается за кафельным углом. Там, странного вида приспособления из железного полукруга извергают на их обнаженные тела мощные маленькие струи. Еще ниже – парафиновые комнаты. Тесные, с низкими потолками, уставленные койками на которых мостились люди, обложенные парафином, накрытые тремя одеялами, производства советских времен. Потом я бежала на ингаляции. Запах трав так и застрял навеки в моей гортани, врачи переговаривались на разные взрослые темы, посмеивались, пока моя голова покоилась над кастрюлей, накрытая полотенцем. Но процедуры следовали еще и еще. И каждая таинственнее предыдущей. Комната на самом верхнем этаже, увешанная зелеными бархатными шторами, отделяя нас, членов этой маленькой загадочной секты, друг от друга. Иногда я видела глаза соседа по койке, когда зелень штор колыхалась от сквозняка. Мне было неловко, и я отворачивалась, пока по моей спине пускали незначительные разряды электричества. Подвальные ванны, огороженные друг от друга прозрачными кафельными перегородками, такие глубокие и старые, словно ведьминские котлы. Там всегда стоял запах эфирных масел и трав, который добавляли в наш бульон. Эти замысловатые полутемные коридоры, лестницы и бесчисленные подземные помещения, я даже сейчас не могу точно назвать планировку этого здания. Оно было заколдовано, не иначе. Словно попадая внутрь этого аккуратного приземистого здания, оказываешься в черной дыре, бесконечном лабиринте, созданном больным воображением маньяка психопата.
О, однажды Русский Кинематограф захочет снять стоящий амероподобный треш про изуверскую лечебницу, и тогда, тогда я им напишу. Что есть тут одно такое место, где, если вдруг однажды вырубись свет, произойдет мгновенная трансформация в зловещие декорации малобюджетного подросткового недофильма. А пациенты автоматически станут новоизбранными актерами.
Что если этот врач, с забриолиненными темными волосами, которого я так боялась, что пряталась за углом коридора, в ожидании, когда он пройдет, что если он уже давно вынашивает этот план, с каждым годом все более подготавливая это место для ужасных, невообразимых событий. Кто знает, что могло бы произойти там, в этой лесной глуши, необрамленной даже куцым забором, в этой тишине, оглушаемой воем кузнечиков. Возможно, он знал, что я знаю. Он знал, что я догадываюсь, каждый раз отмокая в бездонной пахучей ванне, или проглатывая запеканку в столовой, украшенной головой кабана со ртом раскрытом в ужасном вопле, и спускаясь по приземистой лестнице в подвал на очередную процедуру, что я думаю об этом, думаю каждый раз. И он видел меня, прячущуюся за выступом окрашенной стены, и видел, что я наблюдаю за ним, и посмеивался своим станно-гладким вытянутым лицом, заходя в свой кабинет, и накрепко запирая за собой дверь.
О, однажды Русский Кинематограф захочет снять стоящий амероподобный треш про изуверскую лечебницу, и тогда, тогда я им напишу. Что есть тут одно такое место, где, если вдруг однажды вырубись свет, произойдет мгновенная трансформация в зловещие декорации малобюджетного подросткового недофильма. А пациенты автоматически станут новоизбранными актерами.
Что если этот врач, с забриолиненными темными волосами, которого я так боялась, что пряталась за углом коридора, в ожидании, когда он пройдет, что если он уже давно вынашивает этот план, с каждым годом все более подготавливая это место для ужасных, невообразимых событий. Кто знает, что могло бы произойти там, в этой лесной глуши, необрамленной даже куцым забором, в этой тишине, оглушаемой воем кузнечиков. Возможно, он знал, что я знаю. Он знал, что я догадываюсь, каждый раз отмокая в бездонной пахучей ванне, или проглатывая запеканку в столовой, украшенной головой кабана со ртом раскрытом в ужасном вопле, и спускаясь по приземистой лестнице в подвал на очередную процедуру, что я думаю об этом, думаю каждый раз. И он видел меня, прячущуюся за выступом окрашенной стены, и видел, что я наблюдаю за ним, и посмеивался своим станно-гладким вытянутым лицом, заходя в свой кабинет, и накрепко запирая за собой дверь.